[B]У всех моих мужчин – больные глаза...
У всех моих мужчин – больные глаза.
Глаза, как мозаика. Радужная оболочка – по окружности действительно радужная: голубого, синего, зеленого или какого еще цвета. Hо ближе к зрачку – как прорубь, с рваными, зазубренными краями темно-коричневый омут. И зрачок – быстрый, беглый, темный. Как мышь.
Все мои мужчины оставляют блики.
Я сравню свою память с заброшенным чердаком. Hа нем пусто, прохладно и тихо. Пыль времени становится видна, попадая в тонкие редкие лучи света, бьющие из приоткрытого окошка. В самом светлом и чаще всего освещаемом месте, в маленькой шкатулке лежат мои драгоценности. Их утилитарность проста – достаточно маленького клочка солнца, и он множится в них, разбивается на брызги моря, слов, неба, бисером мечется по темным углам, призрачными солнечными зайцами скользит по грубым, деревянным стенам. И становится светло.
Все мои мужчины умеют летать.
Я сравню человека с бабочкой, я сравню любовь с пыльцой на ее крыльях. Она незаметна, но это она дает цвет. И так же легко она стирается грубым пальцем и жестким ветром. И вроде крылья не сильно помяты, и вроде все как прежде, но нет ее, и попробуй, тогда, полетай. А скопище серых, ползающих бабочек – чем они отличаются от гусениц?
[U]Я узнаю своих мужчин. Я узнаю их в чужих мужьях, в чужом небе, в чужом море, в чужих братьях, в чужих стихах. [/U]
Я знаю их. Я знаю когда они улыбнутся, знаю когда заревнуют, засмеются, будут серьезными или сумасбродными, знаю когда их губы будут требовательными, а когда – дарящими. Я познала их по-настоящему. Я знаю где любят они летать и как они любят летать. Знаю как ловить их, как брать их не стирая пыльцы, знаю как накалывать их на иглу и как хранить их, я тоже знаю.
[U]Я не знаю только одного – почему всех у моих мужчин больные глаза.[/U][/B]